Тележку увезли. Музыка стихла. На возвышение взобрался распорядитель и ударил поющим жезлом о камень. Трибуны замолчали.

Распорядитель подождал, пока все займут положенные места, зачитал приговор Суне и взмахнул рукавом.

Резня началась, и в самый же первый миг один из морлоков, выставленных анонимами, безгербовых, повел себя странно, но разумно: прорвался через ряд противников и занял место возле Бо. Хитрый черт! Бо решил не убивать его пока — вдвоем они перекрывали больший сектор.

Каждый из морлоков имел флорд, но в ход шли и хвосты, и когти. В первые же пять секунд боя большинство получили порезы и рваные раны, а первая смерть наступила на двенадцатой секунде. Трибуны бесновались.

Краем глаза Бо успел заметить, что приговоренный сохэй выпрямился и позой теперь напоминал морлока, стоящего по стойке «смирно» — с кулаками у бедер, с развернутыми плечами. Казалось, он просто-таки хочет поймать открытой грудью лезвие!

Бо «зевнул» и пропустил удар в бедро. Было уже пять смертей, кровь залила арену и подтекала к ногам жертвы. Бо ударил флордом вроде бы налево и, обманув противника финтом, блокировав его лезвие — всадил когти левой руки противнику в печень. Одновременно кто-то ударил сзади и смахнул тому голову. Нечестно! Он был мой! Бо оказался лицом к лицу с тем, кто воспользовался плодами его риска, и показал ему, что чужие победы не впрок.

— Сзади! — крикнул тот, дерзкий, что занял позицию рядом. Бо ударил, не разворачиваясь — флорд вонзился в плоть, еще одно тело тяжко грохнулось о бетон.

Теперь мертвы были двенадцать, а семеро кружили возле жертвы.

— Начнем с крайних, — сказал этот бывалый морлок, и Бо доверился ему. Он убил своего крайнего — и тот серьезно сопротивлялся целых двадцать секунд! — но тут удача изменила. Кто-то из мертвых был не так мертв, как это казалось. Конвульсивное движение руки не было прицельным и произвольным — умирающий просто махнул лезвием по полу — и Бо с удивлением и ужасом понял, что ему не на что ступить правой ногой, а ступня его валяется метрах в полутора.

— Боги, — сказал он, и упал на колено, истекая кровью. Рука его уперлась в брошенный кем-то венок — и он успел почувстовать запах ген-модифицированных лилий. Кто-то из врагов заметил его безнадежное положение, подскочил, ударил — но Бо из последних сил вонзил флорд ему в живот.

Через две минуты его союзник разделался с последним противником. Кто-то сорвал неслабый куш, поставив на безвестного морлока — но больше всего денег огреб тот, кто заключил совершенно фантастическое пари: аноним номер четыре победит, но трофея — сердца — не возьмет.

Как ни странно, но оправдала себя именно эта ставка. Победитель был изранен, с ног до головы покрыт своей и чужой кровью. Подойдя к жертве, он одной рукой убрал лезвие флорда на длину вакидзаси, а другой — поддел когтем и сорвал с губ приговоренного клейкую ленту.

— Ты — человек, — проговорил осужденный, еле ворочая деревянным языком.

— Знаю, — сказал победитель; схватил его одной рукой за горло, а другой нанес удар под сердце и провел лезвием влево, ровно на ширину ладони.

Трофея взять он не успел. Раны сделали свое дело: колени морлока подломились и он упал.

Распорядитель подождал немножко — не поднимется ли победитель, не шевельнется ли жертва? Нет, ни единого движения на арене не было видно — только кровавая лужа расползалась. Осужденный наверняка был уже мертв и на ногах стоял только потому, что его поддерживал столб.

Распорядитель дал знак. В Пещерах Диса не возились с уборкой трупов, к арене просто был подведен канал от реки, снабжавшей город водой. По знаку распорядителя открылись ворота шлюза, вода заполнила арену. Подхватив цветы, она смешалась с кровью и сделалась красной, как воды Нила в день казни египетской, и когда она достигла колен осужденного, все ахнули: он поднял голову!

Но тут ворота шлюза открылись, наконец, на всю ширину. Вода ударила беспощадным валом, брызги долетели даже до высоких первых рядов. Если мальчик был до сих пор жив — это уже не имело значения: вода мгновенно покрыла его с головой, и смерть приняла его в свои прохладные ладони.

Глава 18

В маноре

Леди Констанс видела все это от начала и до конца. Она сидела в закрытой ложе, куда ее доставили час назад без объяснений. Моро вошел через несколько минут после того, как вода ушла в нижние ворота, и на голой бетонной площадке не осталось ничего, кроме торчащего столба. Видимо, под сильным напором воды сломалась палка, державшая Дика у столба — «или его кости…» — и тело вместе с телами других жертв унес поток.

Констанс не могла бы внятно описать свои чувства. После боли, колом застрявшей в груди, самым сильным было, пожалуй, непримиримое и неописуемое отвращение к людям, способным так равнодушно обречь человека на поругание и смерть и к миру, который породил этих людей. Отвращение это выразилось в грандиозной оплеухе, которую получил Моро. Синоби шатнулся в сторону, а у леди Констанс пошел по руке больной звон до самого плеча. Тогда она замахнулась второй рукой, чтобы залепить с другой стороны, но этот удар Моро перехватил на взлете, после чего коротким толчком отправил женщину обратно в кресло. Она рванулась встать, но Эш Монтег, быстро оказавшись позади кресла, крепко взял ее за плечи.

— Вы нарушаете этикет, сударыня, — сказал Моро, садясь в кресло напротив. — Первым должен здороваться мужчина.

— Вы не мужчина, — задыхаясь проговорила леди Констанс. — Вы даже не человек. Вы бес.

— В таком случае в ваших же интересах меня не злить, — на обескровленном лице блеснули на миг глаза, которым позавидовал бы любой упырь, потом покрасневшие белки и зеленые зрачки снова скрылись под веками. — Поверьте, сударыня, я и без того исключительно зол.

Он коснулся пальцами покрасневшей щеки.

— С формальными приветствиями покончено, так что приступим к делу. Я принес видеограф, и сейчас вы надиктуете письмо к лорду Якобу Ван-Вальдену. Теперь, когда вы поняли, какой мразью я могу быть, — он с мерзкой усмешкой показал на пустую мокрую арену. — Вы наверняка готовы к более конструктивному диалогу. Или вам придется выбирать, кто будет звездой следующего шоу: ваш сын или ваш брат.

Констанс согнулась в кресле, и Монтег выпустил ее. Она все равно не могла бы встать. Она не могла даже разогнуться и вдохнуть так глубоко, как ей хотелось — голова и плечи были слишком тяжелы, словно вся сила ушла в эту жалкую оплеуху, и осталась только боль. Только видение — Дик, такой маленький по сравнению с морлоком-конвоиром. Поначалу, когда он стоял на гравитележке, ей показалось, что его вырядили в нечто вроде санбенито — дурацкую безрукавку, из ярко-красных нитей, с криво вывязанным крестом на груди; и повязали алый широкий пояс с болтающимися позади длинными концами. Но когда он сошел с тележки и медленно двинулся к столбу косолапой походкой человека, которому каждый шаг причиняет боль, она поняла, что это кровь покрывает его, что эти тонкие диагональные линии — рубцы, а толстые вертикальные — потеки. В ту минуту она еще сумела сдержать слезы — видя стойкость своего паладина, она не могла показать слабость перед Монтегом. Но Дик исчез. Казалось, он даже мертвый не хочет ни мгновения лишнего оставаться в этих скверных пещерах. И теперь леди Констанс заплакала.

Моро дал ей время выплакаться и платок.

— Теперь я могу умереть — я видел, как плачет железная леди, — сказал он, переждав приступ особенно мучительных рыданий, и этот издевательский тон мигом вернул Констанс в боевую форму — насколько это возможно для смертельно раненого человека.

— Включайте, — сказала она, и Монтег направил на нее считывающий луч.

Моро кивнул, давая сигнал начать.

— Джек, дорогой, — сказала леди Констанс. — Ты, наверное, измучился, гадая, что с нами случилось и куда мы пропали. Мне горько от того, что я не могу сказать тебе ничего радостного. Мы в плену у некоего Морихэя Лесана, человека, не знающего ни жалости, ни совести. Он — синоби, шпион дома Рива, и сейчас мы находимся на скрытой планете Рива, Картаго. У нас нет шансов бежать, эту запись я делаю по его приказу. Джек и Гус — такие же пленники, как и я, а Элисабет, к счастью, ничто не угрожает. Она — принцесса дома Рива, собственно, это и было причиной нашего пленения… — Констанс как можно более сжато, но четко изложила историю блужданий «Паломника». — Не вини в случившемся экипаж корабля и особенно Дика — даже не будь этой безумной охоты не левиафана, скорее всего, они нашли бы смерть от руки убийцы. Прошу тебя, заказывай о них Мессы и поминай их в своих молитвах. Дик умер сегодня, на моих глазах, — при этих словах у Констанс опять стиснуло грудь, и она вынуждена была дать себе отдышаться. — Он ушел как настоящий воин Христов, каким и мечтал быть, — теперь Констанс заставила себя распрямиться, улыбнуться и заговорить как можно четче. — И сумел вселить в меня твердость, которую я надеюсь внушить и тебе. Не поддавайся ни на какие их предложения. Денежный выкуп, о котором они говорят — наверняка только приманка: эти люди больше, чем просто бандиты и цели их простираются дальше. Не позволяй себя использовать. Думай о нас так, как будто мы уже мертвы и не заключай сделки с дьяволом. Сегодня я увидела, как нужно умирать — и надеюсь, что тебе не придется стыдиться ни жены, ни сына, ни шурина. Но даже если нет, если они все же заставят нас забыть о достоинстве людей и христиан — не поддавайся. Если в другой записи я или Гус или Джек будем уговаривать тебя спасти нас, если мы будем страдать на твоих глазах — не поддавайся, потому что это нас не спасет, но погубит в лучшем случае тебя, а в худшем Доминион. Мы всегда будем любить тебя, Джек. Прощай.